МЫ РАБОТАЛИ И ВЕРИЛИ В ПОБЕДУ
Евгений МОНЮШКО,
участник Великой Отечественной войны 1941-1945 годов
житель блокадного Ленинграда

Во время блокады отец уст­роил меня работать на Адми­ралтейский завод, который тог­да назывался – имени А. Марти. Я был подростком, но оставать­ся без работы в то время каза­лось невозможным. Меня при­няли в восьмой цех, где до вой­ны строились на стапелях кор­пуса кораблей, учеником элек­тромонтера.

НЕПОСРЕДСТВЕННЫМ моим ру­ководителем стал электрик цеха Сафронов, он же – секретарь цеховой пар­торганизации. Мои обязанности зак­лючались в том, чтобы своевременно включать в начале рабочей смены и после обеденного перерыва мотор-генератор, преобразовывавший пере­менный ток напряжением 880 вольт в постоянный ток низкого напряжения для сварочных аппаратов. Во время работы я следил за температурой ма­шин, смазывал подшипники, а в конце смены и во время обеда выключал ма­шины.

Конечно, завод в блокадное время не строил новых кораблей и даже нао­борот – на стапелях разбирали неко­торые начатые строиться корпуса, чтобы использовать листовую сталь для нового срочного заказа. Таявший на Ладоге лед нес угрозу нового голо­да, так как автомобильная дорога прекращала работу. Судостроители Ленинграда срочно готовили для пе­реправы плавучие средства. В нашем цехе варили понтоны. Эти очень прос­тые по конструкции суда могли пере­возить десятки тонн груза, загружа­лись и разгружались почти без прича­лов и не тонули, даже будучи перевер­нутыми крутой ладожской волной или близким взрывом. Позже мне приш­лось видеть эти суденышки на ладож­ской переправе, где они перевозили грузы. Для перевозки людей их не ис­пользовали, так как на понтонах не бы­ло ни надстроек, ни даже фальшбор­тов. Экипаж состоял из одного-двух человек, находившихся на открытой палубе с легкими ограждениями, без защиты от волн, ветра, дождя. Как ни мал был мой вклад в работу по созда­нию этих кораблей для летней Дороги жизни – все же я делал, что мог, делал то, что мне было поручено.

Второй вид моих занятий в цехе определился тем, что мой начальник был парторгом. Видимо, еще до моего появления в цехе он знал от моего от­ца, имевшего рабочие контакты с восьмым цехом, о моих занятиях ри­сованием. Тут сыграл роль мой не­большой рисунок, изображавший один из кораблей, в постройке кото­рого вместе с другими ленинградски­ми заводами участвовал и наш завод. Наверно, этот корабль, первенец но­вой серии легких крейсеров, носив­ший имя "Киров", известен многим. Этот рисунок отец носил на завод, там профессиональные корабелы его одобрили. Как только я пришел в цех, Софронов предложил мне серьезное задание. Помню, он говорил, что ра­бочие измучены трудной зимой, исто­щены, некоторые не находят сил раз­вернуть и прочитать даже те газеты, которые с перерывами выходили в блокадном Ленинграде. И хорошо бы, если бы при входе в цех людей встре­чали выполненные в крупном масшта­бе, на больших листах бумаги карика­туры на Гитлера и его вояк, краткие сообщения об основных новостях. Пользуясь тем, что работа моя не тре­бовала неотрывного внимания, в пе­рерывах между обходами машин и проверкой их температуры (прикла­дыванием ладони к греющимся мес­там), выбирал самые острые рисунки из газет и переносил их на оборотную сторону старых чертежей, которых бы­ло в достатке, тушью и цветными ка­рандашами. Утром Софронов звал ме­ня к выходу в цех и, показывая неза­метно на скупые улыбки проходящих на смену рабочих, радостно говорил: "Смотри, смотри, действует!"

Он очень огорчался, что старая, еще довоенная витрина, когда-то очень добротно сделанная, была при одной из бомбежек завода сильно повреждена. Но починить расколотый угол рамы, сделанной из толстых до­сок, не хватало ни сил, ни умения.

Вспоминаются еще некоторые де­тали заводского быта, работы, нас­троения людей.

В восьмом цехе работал старый разметчик, фамилию которого я, к со­жалению, не помню. Говорили, что он на заводе 25 лет, то есть с 1917 года. За свой труд он был еще до войны награж­ден орденом Трудового Красного Зна­мени. Этот орден всегда был на его спецовке. После голодной зимы он не мог самостоятельно работать, так как работа разметчика листов корпусной стали требует постоянно нагибаться до земли, длительное время находиться на корточках, да и оснастка не из лег­ких. Он мог только давать советы, ука­зания, консультации, помогал разме­тить лист так, чтобы было меньше отхо­дов и меньше длина линий разреза. Его указания исполняли начинающие, только пришедшие на завод молодые парнишки-ремесленники и женщины. Надо было видеть, как уважительно смотрели люди на орден, украшавший брезентовую спецовку немолодого грузного человека с отечным от голода лицом. Завод, находящийся в западной части города, часто подвергался обс­трелам. С верхних строений восьмого цеха, как говорили, были видны даже вспышки выстрелов немецких орудий. Наш цех имел, в смысле защищеннос­ти, преимущество перед другими цеха­ми. Бетонные сооружения стапелей, на которых собирались корпуса кораблей весом в десятки тысяч тонн, были нас­только прочны, что могли выдержать даже взрывы тяжелых бомб. Это ис­пользовалось в полной мере. Так, нап­ример, в подстапельном пространстве находилась цеховая столовая. Но о сто­ловых – чуть позже.

Кроме довольно надежных укры­тий, восьмой цех имел еще одну осо­бенность. Рядом с ним находился ка­нал, или, как говорят судостроители, ковш, в который заходят достраиваю­щиеся или приходящие на ремонт ко­рабли. Замечу здесь, что именно в этом ковше стоял на ремонте в октяб­ре 1917 года крейсер "Аврора", пос­троенный здесь же в 1904 году, и именно отсюда он вышел на Неву, к Николаевскому мосту, для историчес­кого выстрела по Зимнему дворцу.

Мачты стоящих в ковше кораблей и высокие стойки так называемых ста­пельных колонн – подъемных кранов, стоящих на рельсовых путях вдоль ков­ша и стапелей, просматривались с не­мецких наблюдательных пунктов и бы­ли мишенью для обстрелов, В самом конце ковша, как раз там, где находи­лась главная проходная завода, была небольшая площадь. Через нее утром и вечером потоком шли люди". В цен­тре площади стоял небольшой памят­ник В.И. Ленину. Казалось странным, что он цел, хотя все кругом – асфальт, гранитные плиты, стены зданий "иссе­чены" осколками. Я удивлялся этому, пока не узнал, что почти каждую ночь самые искусные заводские чеканщики "лечили" раненую статую. И каждое ут­ро Ленин приветствовал мартийцев.

Брат работал в одном из механи­ческих цехов завода, кажется, в двад­цатом. Цеха, оснащенные всеми вида­ми станков, на которых прежде готови­ли детали корабельных механизмов и машин, не должны были простаивать, когда прекратилось строительство ко­раблей. В цехах было налажено произ­водство минометов и боеприпасов для них. Несколько раз я заходил в цех к брату. Когда ему приходилось подни­мать на станок заготовку для 120-мм мины, мы это делали вдвоем. Ни мне, ни ему не под силу было сделать это в одиночку, хотя вес заготовки, конечно, не превосходил 20 килограммов. Разу­меется, моя помощь была просто слу­чайным эпизодом, так как я мог захо­дить "в гости" только во время своего обеденного перерыва, если не мешали какие-то обстоятельства. Обычно же токари с соседних станков помогали друг другу.

Вот еще некоторые "мелочи". По­лагалось постоянно иметь при себе противогаз. Нередко вахтеры в про­ходных предъявляли претензии к тем, кто шел на работу без противогаза. Поэтому иные умельцы ухитрялись, вскрыв коробку, очистить ее от всего содержимого, запаять дно и получить посуду, в которой носили из заводских столовых суп, чтобы подкрепиться до­ма и поделиться с семьей. Такие "про­тивогазы" в 1942 году были нередки. Думаю, охрана знала об этом, но фор­мальных поводов для придирок не бы­ло, внешний порядок был соблюден.

Столовые на заводе были открыты во всех цехах, даже там, где их до вой­ны не было. Это обеспечивало рабо­чим возможность не тратить время и силы на передвижения по огромной территории завода, что было к тому же не всегда безопасно. В восьмом цехе для столовой выделили помещение под основанием стапеля. Безопас­ность придавала особый уют. Конеч­но, пища выдавалась по карточкам, то есть из карточки вырезали при разда­че талоны на соответствующее коли­чество крупы, жиров и других продук­тов. Для того чтобы исключить злоу­потребления и, как мне кажется, чтобы избавиться от необоснованных подоз­рений, продукты в котел закладыва­лись в присутствии группы рабочих контролеров. После варки готовая ка­ша или суп взвешивались, и путем несложного расчета определялся вес готовой порции, соответствующей оп­ределенному количеству граммов кру­пы и других продуктов. Согласно этому расчету, который был вывешен для общего сведения, обед каждому вы­давался по весу.

Надо сказать, к весне 1942 года нормы были уже далеко не такие скуд­ные, как зимой, и если бы не крайнее истощение, этого могло быть доста­точно для жизни и работы. Но для вос­становления нормального веса, физи­ческой силы, для преодоления посто­янного ощущения голода этого было мало. Весной возникла и другая проб­лема – цинга. Насколько я помню, ме­дики разъясняли, что цинга проявила себя тогда, когда продуктов стало больше, а витаминов, необходимых для их усвоения, прибавилось недос­таточно. Ведь "прибавка" шла в основ­ном за счет хлеба, сахара, жиров, кру­пы, но не за счет овощей и фруктов, не­удобных для перевозки из-за невыгод­ных габаритно-весовых параметров.

Отмечу, и в этих тяжелейших усло­виях мы верили в победу.

Важным шагом по подготовке ко второй блокадной зиме было осво­бождение города от тех, кто был слаб и наиболее истощен. По ладожской трассе вывозили из города детей, ста­риков, ослабших, нетрудоспособных. Медицинские комиссии проверяли людей, давали направление на эвакуа­цию. В июле и я проходил проверку во ВТЭК. Заключение комиссии – инва­лид 3-й группы сроком на 6 месяцев. Аналогичные заключения были у всех членов нашей семьи, и в августе 1942 года нас эвакуировали.

Подготовил Анатолий ДОКУЧАЕВ,
«Патриот Отечества» № 1-2010