МЫ ВСПЯТЬ ПОВЕРНУЛИ ВОЙНУ
Андрей ГЛАДИЛИН, генерал-майор авиации в отставке,
участник Великой Отечественной войны 1941-1945 годов

В этих заметках документальные рассказы фрон­товиков, защищавших Москву в 1941-1942 годах. Каждый из них внес свою лепту, путь маленькую, в то, чтобы повернуть войну, а затем и всю мировую историю вспять. Их мужество и героизм, мужество и героизм других защитников столицы позволили на­нести сокрушительный удар по немецко-фашист­ским войскам.

Яхрома, Клин, а далее … Берлин

За плечами генерал-ма­йора авиации в отставке Андрея Семеновича Гладилина, председателя Совета ветеранов 1-й ударной ар­мии, большой боевой и слу­жебный путь. Он прошел всю войну, в послевоенное время находился на острие научно-технической рево­люции, испытывал крыла­тые ракеты, занимался соз­данием АСУ в ВВС, но наи­более яркие воспоминания о защите столицы.

– После десятилетки в Курске я поступил в Ленинград­ский политехнический институт без экзамена, как отличник, – начинает свой рассказ Андрей Семенович. – К началу вой­ны окончил три курса электромеханического факультета. Последний экзамен сдавал в форме солдата 27 июня 1941-го. После этого меня зачислили во 2-й стрелковый полк Вы­боргской дивизии народного ополчения – солдатом. Она влилась в состав Ленинградского военного округа как 5-я стрелковая дивизия и с середины августа вступила в боевые действия. Меня вооружили хорошей снайперской винтов­кой, из которой я застрелил "своего" первого гитлеровца, который, как мы узнали по его служебной книжке, десанти­ровался в Польше, Бельгии, Франции, Норвегии. С немецки­ми десантниками в первый месяц мне пришлось драться и в дальнейшем.

15 сентября я был ранен, попал в госпиталь, где мне вы­нули осколок, засевший рядом с позвоночником. На следу­ющий день госпиталь, здание обкомовской больницы имени Свердлова, разбомбили, но я остался жив. Мне предложили эвакуироваться через линию фронта. Полетели на двух воо­руженных Ли-2. Один самолет немцы сбили над Ладогой, а наш проскочил. Я прошел пять госпиталей и оказался в на­чале ноября в Свердловске – на пересыльном пункте.

Оттуда меня направили в формирующуюся на Урале 47-ю стрелковую бригаду. Она вошла в состав 1-й ударной ар­мии, которой командовал генерал Василий Иванович Куз­нецов. Из Верхнего Уфалея, располагается между Екате­ринбургом (тогда Свердловск) и Челябинском, мы курьер­ским поездом доехали до Москвы. Выгружаться должны были в Дмитрове, но к городу подходили немецкие танки, и мы 27 ноября высадились в Яхроме. Расположились, а 29-го, в ночь на 30-е, 47-я бригада южнее Яхромы форсирова­ла канал Москва – Волга и захватила на западном берегу, который контролировался немцами, плацдарм размером 3 на 4 км.

В это время командарм Кузнецов с бойцами 29-й стрел­ковой бригады выбивал немцев с восточного берега канала, с Перемиловских высот, из Семешек. Там произошло следу­ющее. В ночь на 28 ноября немцы подошли к северной окра­ине Яхромы, где оборонялся 2-й батальон 29-й бригады. Подошли 15 легких танков Т-3, которых и танками назвать трудно, их можно было пробивать из противотанковых ру­жей, но ПТР не было, как не было гранат, пушек. Батальон отошел на восточный берег канала, и немцы в течение 10 ча­сов заняли всю Яхрому. Пока шли бои, гитлеровцы собрали с убитых шапки, полушубки, переодели группу солдат, нап­равив их на захват моста. Мост был подготовлен к взрыву, были подвешены заряды, тут же находилась подрывная ко­манда. Так вот немцы ввели в заблуждение нашу группу, ес­ли не ошибаюсь, в ней было человек 12, разгромили ее и ов­ладели мостом. Вскоре немецкие экипажи по мосту переп­равились на восточный берег, ворвались в деревни Перемилово и Семешки. Создалась угроза для захвата Москвы с се­вера.

Сталин узнал о захвате немцами плацдарма на восточ­ном берегу канала через час. Он позвонил Кузнецову и ска­зал, что "это катастрофично". "Хоть сам возглавляй атаку, Кузнецов, но немцев отбросить на западный берег", – отдал он приказ. Первая атака 28 ноября захлебнулась. Наши бой­цы подошли к гитлеровским позициям на 300 метров, но немцы открыли губительный огонь из танков. Кузнецов, что­бы минимизировать потери, положил всех в снег. К тому времени в этот район подходили подразделения прибыв­шей 50-й бригады. На рассвете 29-го наши бойцы подкра­лись к боевому охранению немцев и предприняли стреми­тельную атаку. Мороз в тот день страшный стоял, а танки бензиновые, за ночь остыли, сразу их не заведешь, надо ра­зогревать. Немцы это понимали, а потому, когда увидели атакующих наших бойцов, побросали боевые машины и по мосту быстро убрались на западный берег. Наши подразде­ления хотели на "их плечах" ворваться на западный берег, но заговорили пулеметы. Немцы, видимо, не верили в успех наступления и больше готовились к обороне.

Тогда Кузнецов перенес основные усилия на направле­ние, где находилась наша 47-я бригада, захватившая к тому времени плацдарм южнее Яхромы. Командарм бросил сюда еще четыре бригады для развития наступления на город. Мы много потеряли людей во время захвата плацдарма, а потому наступали во втором эшелоне. Немцы успели осно­вательно закрепиться в Яхроме, а потому бои за город шли с 30 ноября по 7 декабря, только в полдень 7-го город был освобожден.

Направление удара было перенесено на Клин. Меня 5 декабря назначили командиром взвода батальона связи, уз­нав, что за моими плечами три курса электромеханического факультета. Я обеспечивал связью 2-й стрелковый батальон 47-й бригады. Находился все те дни рядом с командиром батальона среди солдат, никакого КП оборудованного не было. Так что путь от Яхромы до Клина я, можно сказать, прополз на животе.

Что было самым сложным? 30 процентов времени у ме­ня занимала связь, а в остальное время нужно было стрел­ков поднимать в атаку. На Ленинградском фронте я уничтожил 9 гитлеровцев, считался обстрелянным бойцом. В диви­зионной газете обо мне писали: "Бейте немцев, как бьет Гладилин". Опыт пригодился под Москвой.

Запомнились же больше житейские солдатские истории. Километров пять западнее Яхромы мы брали небольшой ху­торок. Снаряд пробил стену одного дома, я и еще два бойца врываемся через пробоину в дом. Видим: на полу лежит не­мец с оторванной ногой, корчится от боли, второй лежит ря­дом – убитый или оглушенный сильно. Тут входит женщина, грязная такая, и начинает ногами бить немца. Мы говорим: "Мать, ты чего?". "У меня вот двое детей сидят в погребе, и я там сидела, выгнали нас немцы из дома, а вчера съели последнюю курицу, чем мне до весны детей кормить". Что у нас было в мешках – сухари, сало, сахар – отдали ей, пошли дальше.

Одним рывком освободили следующую деревеньку. Немцы не просто отступали, они бежали от нас. Помню, бе­жит немец от меня и падает в снег. Поднял его и вижу – за­мерз он на ходу: кальсон на нем нет, под френчем какая-то рубашка, а мороз 25-30 градусов. Таких немцев, которые не сопротивлялись, мы не трогали, сдавали их тыловикам. Мы же одеты были хорошо: у нас были теплые белье, ватники, полушубки, валенки, шапки-ушанки. Мы не замерзали на от­рытом воздухе. С того момента, как взяли плацдарм на за­падном берегу, и до самого Клина я ни в каком помещении не спал – не пришлось. Отдыхали так: с Мальцевым, с моим другом, выроем лунку в снегу, лапника настелим туда и спим, прижавшись друг к другу. Правда, больше 4-5 часов в снегу не поспишь, холод сказывался. Вылезешь, погреешь­ся и в бой опять.

15 декабря наша 47-я и 50-я стрелковые бригады с юго-запада, а с северо-востока две дивизии 30-й армии зажали немцев в Клину, и им пришлось отходить по дороге на Высо-ковск по огненному коридору. Остряки шутили: "Яхрома, Клин, а далее… Берлин". В Клину впервые за войну немцам был предъявлен ультиматум, его вручил начальнику штаба корпуса офицер 29-й бригады, знающий немецкий язык, лейтенант Бергер, который с солдатом специально направ­лялся в город. Начальник штаба немецкого корпуса принял документ, и написал на нем на имя командира 29-й бригады, что отклоняет ультиматум. Парламентеры вернулись живы­ми, они получили по ордену Красного Знамени.

Когда мы взяли Клин, министр иностранных дел Вели­кобритании лорд Антони Иден приезжал в город. Он в то время вел переговоры в Москве и попросил у Сталина раз­решение посмотреть на освобожденный Клин. Хотел убе­диться в том, действительно ли Красная Армия разбила немцев. Я видел кавалькаду машин, людей в меховых шубах. Командарм Кузнецов шел впереди и показывал Идену ос­тавленную немцами технику. На улицах громоздились танки, пушки, машины как разбитые, так и новые, лежало много не­убранных трупов. Иден сказал: "Я убедился в том, что Крас­ная Армия одержала блестящую победу. И теперь вам по­мощь пойдет вдвойне".

А через несколько дней старшина говорит мне: "Иди и получай новый полушубок, шапку, 15 отличившихся солдат и офицеров бригады едут в Клин на встречу с Михаилом Ива­новичем Калининым". Из каждой бригады по 10-15 бойцов привезли в летний театр Клина, дощатый, холодный, чело­век 300 собралось со всей армии. Выступил Калинин, пере­дал нам благодарность Сталина за успешные действия. И сказал, что из Клина мы поедем туда, где снега по пояс. И нас послали на Северо-Западный фронт. Но это уже другая история.

Войну Андрей Семенович Гладилин закончил начальником связи дивизии, Великую Победу встретил в Померании. Первую весомую награду – медаль "За отвагу" – он удостоился за мужество, прояв­ленное в битве под Москвой. Позже был награжден орденом Крас­ной Звезды и орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени. После войны его грудь украсили еще пять орденов – уже за вклад в укрепление обороноспособности страны. Военную службу он завер­шил начальником Научно-исследовательского центра по АСУ ВВС, генерал-майором авиации.

На Бородинском поле

Будущий танкист, ныне полковник в отставке Алек­сандр Васильевич Боднарь, родился в июне 1922 года в городе Бар Винницкой об­ласти, на правобережной Ук­раине, а защищать ему пришлось Москву, которая ныне является для него род­ным городом. В 19 40 году он поступил в Ульяновское тан­ковое училище, понимая, что вскоре будет война. Очевид­но было, что предстоит схлестнуться с фашистской Германией.

– У меня дядя был военным, – вспоминает Александр Ва­сильевич, – однажды он сказал: "Саша, после десятилетки не иди в институт, а поступай в военное училище. Те, кто пойдут в институт, не успеют его окончить, война на носу. После во­енного училища проявишь себя с большей пользой, будешь командиром".

Война застала меня в Ульяновском танковом училище, когда мы были в летних лагерях. Начальник училища Герой Советского Союза Кашуба вернулся с Советско-финлянд­ской войны без ноги, ходил с палочкой. Он поднялся на три­буну и сказал: "Сынки, мои! Началась война, большая, жес­токая и надолго. И не старайтесь убеждать меня, чтобы я сразу направлял вас на фронт, вce успеем повоевать, все". Он привел с собой в училище семь Героев Советского Сою­за, получивших геройское звание за бои с финами. Мы на них смотрели как на богов.

В конце сентября 1941-го я получил звание лейтенанта. Это был последний выпуск в звании лейтенанта, потом учи­лище стало выпускать младших лейтенантов, после шести­месячной подготовки. Я попал под Москву, в город Влади­мир, где формировалась 20-я танковая бригада. Она фор­мировалась с 1-го по 9 октября в период ожесточенных бо­ев. Я профессиональный военный, много повидал и на вой­не и после нее, но сильнейшим впечатлением для меня до сегодняшнего времени является то, как организованно фор­мировалась бригада. Соединение, в котором было 65 тан­ков и 1400 военнослужащих, сформировали за одну неделю. После этого к нам прибыл командующий бронетанковыми войсками генерал-полковник Федоренко и вручил Боевое знамя. Мы погрузились на платформы, прибыли под Мос­кву, где нас ждали уже собранные со многих ремонтных мастерских, первоначально взятые с фронта, танки. Я полу­чил KB, чему был бесконечно рад. Очень боялся попасть на английские танки "Матильда" и "Валентайн" – машины, ко­торые удобны были для экипажа, все внутри отделано ко­жей, мягко, удобно, но для российских полей, лесов, болот и, тем более, для глубокого российского снега они по боль­шому счету не годились. Гусеница у них узенькая, пушчонка – 27-мм. А мой тяжелый KB ни один немецкий танк не проби­вал, его 76-мм пушка пробивала все немецкие машины.

10 октября мы оказались на Бородинском поле. На удив­ление, к этому времени московское направление было отк­рыто для немцев, так как они окружили в районе Вязьмы че­тыре наши армии, которые должны были оборонять Москву, и направление Вязьма – Гжатск – Можайск было совершен­но свободным. Однако хваленая немецкая разведка этого не обнаружила, немцы по своему ранее разработанному плану обходили Москву с севера через Калинин на Ногинск и с юга – через Тулу тоже на Ногинск, стремясь создать громадные клещи. Наша бригада оседлала Минское шоссе, мы расчис­тили кусты в полосе наблюдения, промерили расстояния до ориентиров, еще и еще раз проверили и подготовили ору­жие для ведения огня.

12 октября немцы овладели Уваровкой и Большой Ель­ней, а в ночь на 13-е их колонна бронетранспортеров с пехо­той прорвалась по Минскому шоссе на участок обороны на­шей бригады. Поскольку мой KB находился в двухстах мет­рах от шоссе, я сразу поразил первые две машины, которые запылали яркими факелами. Это был мой первый бой, мое боевое крещение. А вскоре меня вызвал комбат. У него уже находились командир одной роты и некоторые командиры взводов, с которыми я не успел познакомиться. Капитан Медведев представил меня присутствующим, а затем рас­сказал об обстановке. Он объяснил нам, что противник за­нял Артемки, Нижнюю Ельню и совхоз Александровский, то есть вышел непосредственно к Бородинскому полю. В бата­льоне осталось семь танков. "Тридцатьчетверки" ушли к Ве­рее для уничтожения десанта противника, когда возвратят­ся, неизвестно, а батальону приказано в течение ночи выд­винуться к деревне Семеновское, занять Багратионовы флеши и не допустить прорыва фашистов на этом направле­нии. Там сейчас дерется дивизия генерала Полосухина. Нам приказано поддержать ее. Комбат сказал, что начало марша – по его команде. Он идет первым, за ним – лейтенант Боднарь.

Шли всю ночь. Перед рассветом батальон вышел к жен­скому монастырю, перед которым и располагалось Бородин­ское поле. Я занял указанную комбатом огневую позицию и тут же увидел... Что это? Шли раненые. Некоторых несли на носилках. Откуда? Хотел спросить, но на лицах сослуживцев видны были тревога и подавленность. Все мы знали, что на войне убивают, но чтобы вот так...

Не прошло и десяти минут, как, словно в подтверждение увиденному, противник открыл ураганный огонь по перед­нему краю. В небо взметнулись клубы дыма и пыли. Откры­ла огонь и наша артиллерия. Все загудело и смешалось. "По местам! – скомандовал я, и сам вскочил в люк. Рядом разор­вался снаряд. На танк посыпались осколки и комья грунта. Я закрыл люк и посмотрел в прицел. Все поле затянуло тем­ной мглой, которая, поднимаясь к небу, заволокла его неп­роницаемым шатром. Прошло уже несколько минут, а кош­мару, казалось, не будет ни конца ни края. Нервы были нап­ряжены до предела. "Куда стрелять и по кому? Ничего не видно!" – эта мысль не давала покоя. Я продолжал всматри­ваться в происходящее, стремясь не упустить момента отк­рытия огня. Обстрел дополнился ударом авиации: взрывы бомб дополнили огонь артиллерии. Казалось, враг поставил целью не оставить ничего живого. И вдруг – удар по башне! Посмотрел в прицел, затем открыл люк и увидел танки, а ря­дом с ними – автоматчиков. "Бронебойным заряжай!" – ско­мандовал я. Выстрел, затем еще... Идущий в их направле­нии немецкий танк загорелся. Рядом окутались дымом два других...

За сражения на Бородинском поле и под Бородино я был награжден двумя орденами Красной Звезды.

После Бородина, в августе 1942-го, я участвовал в Ржев­ской операции Западного фронта, им командовал тогда Г. К. Жуков, целью которой было взять Ржев. Это была наша пер­вая попытка летнего наступления, которое было очень тяже­лым. В тех боях мы несли большие потери, так как не имели опыта бить немцев летом. В тех боях Красная Армия получи­ла хороший опыт, пусть и тяжелый. Наступление было орга­низовано для того, чтобы заставить немцев держать свои войска на московском направлении и не дать им возмож­ности перебрасывать силы под Сталинград, где в августе развернулись кровопролитные бои. Под Ржевом 8 августа 1942 года я получил тяжелое ранение. Пролежал девять ме­сяцев в госпиталях, и благодаря этому, видимо, уцелел. За это время в Сталинградской и Курской битвах мы потеряли громадное количество танков с экипажами. Когда я начинаю сейчас вспоминать сверстников, то прихожу к выводу, что они все погибли там. Позже мы уже фашистов давили, они несли громадные потери, и превосходили их и количеством и мастерством. А вот на Курской дуге и под Сталинградом мы несли тяжелейшие потери, и Бог, вероятно, послал мне счастливую судьбу – я пробыл, повторюсь, 9 месяцев в гос­питалях. После госпиталей меня послали на Урал, в Верхний Уфалей, где я в должности командира взвода учебной роты до конца войны готовил механиков-водителей для фронта.

После войны Александр Васильевич Боднарь продолжал слу­жить в танковых войсках, командовал танковым полком в Заполярье, был начальником штаба Тацынской танковой дивизии, прославив­шейся под Сталинградом. Был удостоен двух орденов Красной Звезды и ордена Отечественной войны 1-й степени, медали "За бо­евые заслуги" и медали президента Сирии за обучение в Дамаске сирийских офицеров.

“Катюши” – это Победа

Сергей Александрович Павлов родился в апреле 1920 года в селе Павловка Тамбовской области. А слу­жить Родине в ноябре 1939 года был призван Краснолучским горвоенкоматом Луган­ской области, по комсомоль­скому набору. Его направили на Краснознаменный Балтий­ский флот, в Кронштадт. Вой­на застала Павлова, когда он отслужил полтора года. 23 июня 1941-го поступила ко­манда: "Всем с оружием пос­троиться на плацу школы".

– Перед строем начальник школы полковник Плоцин про­изнес короткую патриотическую речь, – вспоминает Сергей Александровач, – призывая к выполнению воинского долга. Затем нас погрузили на пароход "Пионер", и через два часа мы оказались в Ленинградском Балтфлотском экипаже. В конце июня 1941-го из моряков Балтфлота были сформиро­ваны 199-й и 200-й артиллерийские дивизионы, на вооруже­нии которых находились 100-мм орудия. Наш 199-й морской артдивизион должен был держать оборону на дальних под­ступах к столице, на рубеже Оленино – Нелидово, где мы по­лучили боевое крещение. Однако немецкие войска, чтобы не иметь неприятности с русскими моряками и тяжелыми ору­диями, не решились идти напролом и решили обойти укреп-район с юго-востока. Ржевско-Вяземское кольцо замкнулось

7 октября. Оставшиеся боеприпасы и орудия мы взорвали и вместе со стрелковыми частями прорывались из окружения в общем направлении на Дмитров. Прорывались в течение двух недель – с боями.

16 октября мы прибыли в Лихоборы, понеся большие по­тери, но сохранив Боевое знамя. Подверглись проверке ко­миссией органов госбезопасности, "чистка" прошла без по­терь. Мы сохранили моральный дух и были готовы к дальней­шим действиям. Из нас был сформирован дивизион полного штатного состава. 18 октября на машинах нас привезли на территорию 1-го Московского артучилища (само училище было эвакуировано в Миасс). Узнали, что нас будут учить стрелять из электрических пушек. Построили около каких-то зачехленных машин, возле каждой – расчеты из 7 человек. Сняли чехлы, и мы увидели на машине большие "грабли". У нас удивление: где пушки-то? Вскоре нам рассказали, что пе­ред нами реактивные установки БМ-13, впоследствии наз­ванные "Катюшами", рассказали об устройстве, обязаннос­тях каждого номера. Затем все действия нам в целом показа­ли натренированные расчеты. И к тренировкам приступили мы. Так начал свою биографию 4-й гвардейский отдельный морской минометный дивизион под командованием подпол­ковника Кочеткова, который 21 октября п од Серпуховом из 12 установок дал первый залп по скоплению крупных сил про­тивника возле села Троицкого, что на противоположном бе­регу реки Протва. Дал, после трех дней тренировок. Дивизи­он тогда входил в оперативное подчинение 49-й армии (ею командовал генерал Захаркин), части и соединения которой оборонялись юго-западнее Москвы.

Как прошел первый залп? Мне кажется, что он на нас произвел больше впечатления, чем на немцев. Мы испыты­вали и чувство гордости, и удовлетворения, что мы такие сильные, нам уже рисовалась скорая победа над немцами. Ведь в стане врага творилось невообразимое, это мы поня­ли, когда огонь вел соседний дивизион. Во время ведения огня из своих БМ мы, командиры расчетов, своего залпа не видели, сидели в машине – впереди перед нами и по бокам бронированные щиты.

В дальнейшем не знали покоя ни днем, ни ночью. Мы обеспечивали плотность огня на самых недоступных учас­тках: леса, болота и т. д. На позиции прибывали под охраной взвода охраны и убывали с позиций только под охраной. За­бегая вперед, скажу, что мы после стрельбы сразу покидали позиции, противник в 99 случаях из 100 не успевал наносить по нам артогонь. После первого залпа мы часто были вос­требованы командованием 49-й армией. Нам приходилось выезжать на боевые позиции по 2-3 раза, а в период артил­лерийского наступления, в декабре 1941-го, делали по 5-6 залпов. Дивизион четко справлялся с боевыми заданиями.

Всего в обороне Москвы участвовало 22 дивизиона и пол­ка "Катюш", 470 боевых машин. Отмечу, что я воевал в соста­ве 1-й батареи, ее командовал Артемий Степанович Боровлев, в должности командира БМ-13, затем помкомвзвода. С развитием активного наступления наших войск под Москвой меня направили в 1-е Московское артиллерийское училище им. Красина в город Миасс на Урал. Училище окончил с отли­чием, при выпуске отличникам выдали по 100 рублей. Мне присвоили звание лейтенант, и я был аттестован на дол­жность командира батареи. В числе выпускников, отлично окончивших курс училища, решением командования меня ос­тавили в училище на должности командира учебного взвода. Когда с нами беседовал начальник училища генерал Вовченко, я попросил его направить меня на фронт. Однако получил отказ. Прослужив в училище около месяца, вновь подал ра­порт с просьбой направить меня на фронт. И только после третьего рапорта моя просьба была удовлетворена. Проща­ясь со мной, генерал Вовченко сказал: "Спасибо, лейтенант! Мне ваша настойчивость нравится! С такими командирами мы обязательно победим!" и вручил пакет для начальника формирования гвардейских минометных частей. Содержание того пакета, как я после понял, помогло мне вернуться в свой морской дивизион, который в то время находился под Демьянском. Однако в нем я пробыл недолго.

В ноябре 1942 года меня направили в формируемый 308-й полк гвардейских минометов "Катюш" и назначили ко­мандиром батареи. С этим полком (впоследствии 308-й гвардейский ордена Ленина, Краснознаменный, орденов Богдана Хмельницкого 2-й степени и Кутузова 3-й степени минометный полк) я прошел всю войну.

Сергей Александрович Павлов участвовал в Курской битве, в сражении под Харьковом, в Битве за Днепр, в боевых действиях на знаменитом Сандамирском плацдарме. После войны продолжил службу в артиллерии, уволившись в запас в конце марта 1961 года. После чего десятилетия работал экономистом во Всероссийском объединении "Россельхозтехника" Совета Министров РСФСР. Он кавалер ордена Александра Невского, двух орденов Красной Звез­ды, орденов Отечественной войны 1-й и 2-й степени.

Рвались на фронтовые аэродромы

Виталий Иванович Кли­менко говорит, что не мог не стать летчиком. Ведь в 30-е годы – время полетов Чкало­ва, Леваневского, Ляпидев­ского, Каманина, Водопьяно­ва Громова. И в 1937-м он по путевке комсомола поступил в Роганьское летно-штурманское училище, а после его разделения учился в зна­менитом Чугуевском военно-воздушном училище летчи­ков-истребителей. Великую Отечественную войну Кли­менко я встретил в Шяуляе.

– Утром 22 июня 1941-го услышал, что гудят какие-то са­молеты. Тогда шли учения, и я подумал, что дежурившая 3-я эскадрилья на истребителях И-15 пропустила учебный на­лет нашей авиации с Паневежиса. Открываю полу палатки, смотрю, над нами "кресты", причем самолеты хлещут из пу­леметов по палаткам. Я кричу: "Ребята, война!". "Да, пошел ты, какая война!". Все выскочили, а в соседних палатках уже убитые есть, раненые. Натянул комбинезон, надел планшет и бегом к ангару. Запустил двигатель, сел в самолет, взле­тел. Хожу вокруг аэродрома и не знаю, куда идти, что де­лать! Вдруг ко мне подстраивается еще один истребитель И-16. Покачал крыльями: "Внимание! За мной!". Я узнал Сашку Бокача, командира соседнего звена. И мы пошли к границе и нанесли удар по колоннам врага. После призем­ления нас хотели арестовать, дескать, поддались на прово­кацию. Правда, когда в 12 часов выступил Молотов, мы из арестованных превратились в героев.

К концу дня на аэродроме осталось около 12 целых са­молетов, которые опытные летчики перегнали в Ригу, через аэродром Митавы. Личный же состав полка отступал на гру­зовиках, бензо- и маслозаправщиках – на всем, что могло двигаться. Отступали вместе с пехотинцами, артиллериста­ми, танкистами. Приходилось вступать в бой с немецкими десантниками и какими-то бандитами. Поначалу у нас, кро­ме пистолетов, никакого оружия не было, но постепенно мы разжились у пехотинцев пулеметом и гранатами. В Елгаве нас встретили пулеметным огнем из окна второго этажа. Приблизившись к дому, мы в окно закинули несколько гра­нат. Пулемет замолчал, а мы поехали дальше.

Обосновались на аэродроме в Риге. Здесь мне удалось сделать один вылет на разведку. На следующий день нам поручили сопровождать наши бомбардировщики, ходившие бомбить наступающие войска. Они должны были зайти за нами на аэродром, но вместо них с моря появилась группа немецких бомбардировщиков, которая хорошенько пробомбила аэродром. От полка осталось 5-7 истребителей, которые мы передали другим частям, а сами на попутках добрались до Смоленска, а оттуда на Ли-2 и – в Москву. Транспортный Ли-2 выгрузил нас на Центральном аэродро­ме в Москве. Здесь собирались остатки полков, разбитых в Прибалтике, Белоруссии, на Украине. Жили в общежитиях Академии им. Жуковского. Между нами пошли разговоры, как такое могло случиться, но ответов не было.

Вскоре полк двухэскадрильного состава был заново сформирован и отправлен за материальной частью на аэ­родром в Дягил еве, что под Рязанью. Мы получили самоле­ты МиГ-3. Ну, кто на И-16 летал, тот на любом истребителе сможет летать. И-16 – это такая юла. Самолет маневренный, но скорость маловата. МиГ-3 по виду был внушительным, с мотором водяного охлаждения, вооруженный крупнокали­берным пулеметом УБС и двумя пулеметами ШКАС. Обуча­ли нас ускоренными темпами, рассказали немного о конс­трукции, приборах в кабине, показали, где сектор газа, руч­ка управления самолетом и огнем, познакомили с инструк­цией по технике пилотирования, дали несколько провозных на двухместном самолете: "Ну а дальше, ребята, сами". В конце августа полк вылетел на Калининский фронт, на аэ­родром у города Спас-Деменска. С этого аэродрома мы вы­полняли обычные боевые задания по разведке, прикрытию наземных войск, сопровождению штурмовиков И-15 или И-153, бомбардировщиков и даже по штурмовке войск про­тивника, также выполняли корректировку артогня.

В одном из боев я был ранен, самолет был подбит, но я смог посадить его – на лес. Заставил себя верхушки дере­вьев принять за землю. Помню, что видел, как одно крыло от­летело, за ним второе, а потом я сознание потерял. Очнулся

в кабине. Мне повезло, приземлился на территории, не заня­той противником. На следующий день вернулся в полк. Прав­да, командование полка уже успело отправить на меня похо­ронку: "Погиб в воздушном бою смертью храбрых".

Поскольку я был контужен, то врач мне летать запретил и отправил в госпиталь, где я пролежал около месяца. Когда я вышел из него, наш 10-й истребительный авиаполк уже ос­тался без самолетов и был выведен на переформировку. По пути в запасной полк, он находился в Молотове (Пермь), познакомился со свой будущей женой. Будучи на фронте, я с ней переписывался, а 3 ноября 1942 года мы поженились в один из моих приездов в Москву. 8 декабря 1941-го мы оказались в запасном полку, где нас вооружили английски­ми истребителями "Харрикейн", которые мы принялись ос­ваивать. Летчики нашего полка вошли в состав 1-го гвар­дейского истребительного авиационного полка. Я попал во 2-ю эскадрилью, в звено, которым командовал будущий Ге­рой Советского Союза капитан Иван Игнатьевич Забегайло. Когда получили пополнение из училищ, я стал старшим лет­чиком.

В конце декабря мы вылетели на фронт. Посадили нас на аэродром Чкаловский, и мы два месяца выполняли работу по противовоздушной обороне Москвы, однако все время рвались на фронтовые аэродромы. Вскоре нас перевели на аэродром Мигалово, что на окраине Калинина, а затем – на аэродром Пречисто-Каменка, вблизи города Кувшиново. Там располагался штаб 3-й воздушной армии, которой ко­мандовал генерал М. М. Громов. Надо сказать, что когда мы прибыли на Калининский фронт, то фактически были единс­твенным полноценным полком, имевшим в своем составе 36 истребителей.

Первые воздушные победы я одержал в районе Ржева, сбив на истребителе Як-1 три немецких бомбардировщика Ю-88. А затем еще 10 вражеских самолетов и 6 самолетов в группе. Совершил 335 боевых вылетов, участвовал в 42 воз­душных боях.

Виталий Иванович Клименко сожалеет о том, что после летних боев в районе Орловско-Курской дуги его перевели инструктором в высшую школу воздушного боя – в Люберцы. К тому времени на его счету было 13 уничтоженных самолетов противника, до геройского звания не хватило двух сбитых самолетов.

Подготовил Анатолий ДОКУЧАЕВ,
«Патриот Отечества» № 12-2007